Таким образом гостья узнала, что графиню звали Фиоренца. И такой могучей была сила воображения мужа, что Марианна подверглась галлюцинации. Два раза она определенно заметила, что веер слегка колышется.

Время от времени она находила за украшенной гербом спинкой кресла взгляд Атанаса, стоявшего там в будничном черном костюме, который он оживил белыми перчатками. Но несмотря на изобилие и свежесть подаваемых блюд, несмотря на волчий аппетит, напомнивший ей Аделаиду, Марианна была не способна оказать честь кушаньям. Она едва прикоснулась к ним, прилагая усилия, чтобы вести свою партию в этом призрачном концерте, и, терзаясь, молча молила Бога, чтобы он не продолжался слишком долго.

Когда наконец граф встал и, поклонившись, предложил ей руку, она с трудом удержала вздох облегчения, позволила довести себя до двери, едва удерживая безумное желание убежать, и дошла даже до того, что поклонилась и послала улыбку пустому креслу.

Атанас с канделябром следовал в трех шагах за ними.

На пороге она попросила графа не провожать ее дальше, настаивая на том, что не хочет прерывать его вечерний прием, и почувствовала, как сжалось у нее сердце при виде радостной торопливости, с какой он хотел вернуться в столовую. Закрыв наконец дверь, она обратилась к управляющему, который неуверенно посматривал на нее.

— Вы хорошо сделали, что предупредили меня, Атанас! Это ужасно! Несчастный граф!

— Он счастлив также. Госпоже княгине не стоит жалеть его.

И теперь долгими вечерами он будет обсуждать визит госпожи княгини с… графиней Фиоренцей. Для него она жива. Он видит, как она приходит и уходит, садится рядом с ним, и иногда зимой он играет для нее на клавесине, который он когда-то с большими затратами привез из немецкого города Ратисбонна, потому что она любила музыку…

— И… давно она умерла?

— Но она не умерла. А если и умерла, то мы никогда об это не узнаем. Она уехала двадцать лет назад с турецким губернатором острова, который соблазнил ее. Если она еще жива сейчас, она должна находиться в каком-нибудь гареме…

— Уехала с турком? — опешила Марианна. — Очевидно, она была сумасшедшая? Сам хозяин выглядит таким достойным человеком, таким добрым… к тому же в то время и нравы были построже…

Атанас повел плечами, как бы показывая свое отношение к женской логике, и примирительным голосом ответил:

— Сумасшедшая? Нет! Она была красивая, но взбалмошная женщина, которая томилась здесь от скуки!

— В гареме она, конечно, получила массу развлечений, — язвительно заметила Марианна.

— Не скажите! Турки не такие глупые! Ведь есть женщины, созданные для такого образа жизни. Другие не выносят, когда их возводят на пьедестал: они чувствуют себя одинокими и испытывают страх. Наша графиня принадлежала одновременно к обеим категориям. Она любила роскошь, безделье, сладости и считала своего супруга ничтожеством, потому что он слишком любил ее! И со дня ее отъезда у господина графа разум помутился. Он ни за что не хотел признать, что ее больше здесь нет, и продолжал жить со своими воспоминаниями, словно ничего не произошло. Мне кажется, что от постоянного желания увидеть теперь он действительно видит ее, и он счастлив, может быть, больше, чем если бы она осталась с ним, поскольку годы не затронули предмет его любви…

Но я наскучил госпоже княгине, которая, безусловно, желает немного отдохнуть.

— Вы не наскучили мне, и я не устала. Просто немного взволновалась. Но скажите: где Теодорос? Я его больше не видела.

— Он у меня. Порт действовал на него настолько возбуждающе, что я предпочел отослать его домой. Моя мать занялась им. Но если его услуги…

— Нет, благодарю, — прервала его Марианна с улыбкой. — Я абсолютно не нуждаюсь в услугах Теодороса. Поднимемся, пожалуйста.

Войдя в свою комнату, молодая женщина увидела на столике возле кровати поднос с фруктами, хлебом и сыром.

— Я подумал, — сказал Атанас, — что госпоже за столом не особенно хотелось есть, но ночью ее может посетить внезапный голод.

Теперь Марианна подошла к нему, взяла его пухленькую руку и крепко пожала.

— Атанас, — сказала она, — если бы вы не были последним достоянием, которым реально владеет ваш хозяин, я попросила бы вас уехать со мной. Такой слуга, как вы, — это дар неба.

— Это оттого, что я люблю моего хозяина… Госпожа княгиня может не сомневаться, что моя преданность ей ничуть не меньше, если не больше. Желаю доброй ночи госпоже княгине… И особенно чтобы она не была ничем огорчена.

Ночь, без сомнения, была бы такой доброй, как пожелал достойный слуга, если бы Марианна смогла насладиться ею до конца.

Но едва она погрузилась в первый сон, как была вырвана из него могучей рукой, которая без церемоний потрясла ее за плечо.

— Живо, вставайте! — прошептал сдавленный голос Теодороса. — Судно здесь.

Она с трудом приоткрыла один глаз и взглянула на сморщенное лицо гиганта, освещенное дрожащим светом свечи.

— Что вы говорите? — протянула она сонным голосом.

— Я сказал, что судно пришло, что оно ждет нас и что вам надо встать! Ну же, поднимайтесь!

Чтобы заставить ее встать и поторопиться, он схватил покрывала и сбросил на пол, открыв совершенно неожиданное для себя зрелище: женское тело, укрытое только массой черных волос, нежно позолоченное отблесками света. Эта картина заставила его буквально окаменеть, тогда как Марианна, окончательно проснувшись, с возмущенным восклицанием бросилась за занавес.

— Что за манеры! Вы с ума сошли?..

Он с трудом сглотнул и провел дрожащей рукой по заросшему подбородку, но его расширившиеся глаза оставались прикованными к месту, теперь пустому, где только что лежало прекрасное тело.

— Простите меня! — с усилием выговорил он. — Я не знал.

Я не мог предположить…

— Оставим это! Если я правильно поняла, вы пришли за мной?

Так в чем дело? Мы должны ехать?

— Да… немедленно. Судно ждет нас! Меня предупредил Атанас.

— Но это же безрассудство! Сейчас глубокая ночь!.. А который час?

— Полночь, я думаю, или немного позже!

По-прежнему не двигаясь с места, он казался погруженным в сон. Марианна из укрытия с беспокойством наблюдала за ним. Похоже, он внезапно перестал торопиться. Можно было подумать, что он забыл, зачем он здесь, но в этой дикой фигуре появилась такая мягкость, какой она еще никогда в нем не видела. Теодороса охватывало страстное возбуждение, из которого его необходимо немедленно вырвать.

Не оставляя свое убежище, она протянула руку к маленькому бронзовому колокольчику, оставленному Атанасом на случай, если ей что-нибудь понадобится, но еще не решалась разбудить эхо в спящем доме.

— Идите лучше спать, — посоветовала она. — Это прекрасно, что судно уже здесь, но нельзя же уехать так, никого не предупредив.

Грек не успел ответить, даже если у него было такое желание.

В оставленную полуоткрытой дверь проскользнул Атанас. Первый же взгляд позволил ему оценить необычность открывшейся ему сцены: княгиня спряталась за занавесями балдахина, откуда выглядывали ее голова и обнаженные плечи, тогда как Теодорос так смотрел на кровать, словно собирался упасть на нее.

— Так что? — с упреком прошептал он. — Чем вы занимаетесь? Время не ждет!

— Значит, правда, что говорит этот человек? — спросила Марианна. — Мы сейчас отплываем? А я считала, что из-за турок мы должны остаться здесь на несколько дней.

— Действительно. Однако надо спешить, если вы хотите избежать серьезных неприятностей. То, чем мы рискуем в связи с турками, мелочь по сравнению с другим! Капитан присланной с Гидры шебеки узнал, что три корабля братьев Кулугис, пиратов-ренегатов, направляются к Наксосу! Если они появятся в виду острова до того, как вы его покинете, вы рискуете никогда не попасть в Константинополь, а оказаться в Тунисе, где у Кулугисов находится их невольничий рынок…

— Тогда… я следую за вами! Только уведите этого Теодороса, пока он не превратился в соляную статую, чтобы я смогла одеться!